31 марта 2017 года умер мой папа, Геннадий Михайлович Кузнецов. Ему был 71 год.

Мы с ним общались после нового года: он немного жаловался на одышку, но собирался в конце февраля лететь в Таиланд с дядей Димой Ивочкиным и его женой. Где-то 25го февраля я написал папе, чтобы спросить, как Таиланд, но не получил ответа. Только через несколько дней (в начале марта) я узнал, что в Таиланд папа не поехал, а готовится к операции на сердце. Я созвонился с тетей Леной и тетей Катей, чтобы узнать подробности, и выяснилось, что папе стало очень плохо и его на неотложке в 20ых числах февраля отправили в больницу. Он все собирался в Таиланд, и его отговорили лететь уже в Москве буквально за пару дней до отлета, т.к. ему было сложно даже ходить из-за одышки (которая, как оказалось, была связана с сердечной недостаточностью). Несколько недель его готовили к операции в обычной больнице и потом перевели в центр Алмазова, специализирующийся на сердечных операциях. Мне нужно было, наверно, лететь в Россию сразу, как узнал про проблемы, но я полетел только когда было ясно, что его возьмут на операцию. В итоге я полетел 24го марта, чтобы помочь перевести папу в центр Алмазова для операции.

Два года назад ему предложили сделать операцию на сердце (в этом же центре Алмазова), но он об этом рассказывал почти в шутку и у меня даже мысли не было, что все настолько серьезно. Когда он прилетал к нам в Тампу год назад, он выглядел отлично и никаких проблем вообще не было. (Он потом говорил, что ему было лучше в нашем теплом климате, и поэтому он думал, что в Таиланде ему тоже полегчает). Опять-таки, мне нужно было получше понять, зачем ему советовали операцию, и настоять, чтобы он подумал об этом, но сейчас уже ничего не вернуть…

Я прилетел в Питер утром в субботу 25го марта и сразу поехал в Левашово, куда папу выписали за два дня до этого. Выглядел он не очень хорошо – ему не хватало кислорода и он не мог “надышаться”. От кислородного голодания он был немного не в себе – все понимал, но отвечал немного невпопад и больше лежал, но в принципе ходил и не выглядел безнадежным. Особо долго мы не говорили, т.к. ему было тяжело, но хотя бы субботу и воскресенье провели под одной крышей. В понедельник поехали в Алмазова – нам помогала Лена Басько (дочь папиного друга – дяди Вити Басько). Она знала главврача в Алмазова, так что все были рады, что папу просто возьмут в этот центр (туда вообще-то сложно попасть). Его заселили в палату, мы поговорили с кардиологом – было видно, что папе становится хуже, и нам сказали, что без операции он протянет всего несколько недель. В понедельник мы сделали все анализы, МРТ, ультразвук сердца и проч., а уже на вторник утро ему назначили операцию. Все доктора сожалели, что он не стал делать операцию раньше, т.к. все было бы гораздо проще, а в его теперешнем состоянии было много осложнений (у него был какой-то остаточный гепатит, плюс уже вроде бы развилась пневмония, которую было видно на МРТ).

Я был с папой весь день в понедельник и возил его на каталке по всем анализам. День получился сумасшедший, и он немного устал. В понедельник вечером его отвезли в реанимацию, просто на всякий случай, и меня пустили к нему в реанимацию вечером, так что мы перекинулись еще парой слов. Во вторник рано утром я и мама приехали в больницу, чтобы проводить папу из реанимации в операционную. Было видно, что он немного нервничал, но выглядел не так уж плохо. Мы пожелали ему удачи, и он сказал что-то вроде “ладно, все будет нормально”. Операция длилась часов 8 (где-то с 8 утра до 4 дня), папе заменили два сердечных клапана – врачи сделали все, что хотели, но говоря по-простому, не смогли запустить папино сердце, т.к. оно было уже очень слабое и общее состояние его тоже было тяжелое. Я поговорил с хирургом, который делал операцию (его звали Андрей Котин), и он честно сказал, что прогноз плохой и “там все плохо”. Папу перевели в реанимацию и вставили ему в вену на бедре “баллон” (аппарат, который помогал качать кровь), т.к. папино сердце само не справлялось. В среду вечером у папы начала отказывать печень и кровь перестала сворачиваться. Он терял кровь большими темпами (потерял почти 5 литров за день), и был на постоянном переливании. В четверг кровь стала лучше, но начались проблемы с почками, и прогноз стал еще хуже, т.к. полиорганнная недостаточность (когда не работают сразу несколько органов) ведет к смертельному исходу в большинстве случаев.

Я большую часть этих дней проводил в больнице (приезжал утром часов в 8, и уезжал вечером) и меня пускали посидеть к нему в реанимацию. Папа был в медикаментозном сне, т.е. не был в сознании, хотя мне иногда казалось, что он что-то слышал, т.к. иногда хмурился или наоборот его лицо прояснялось. Хотя может быть, мне все это казалось.

В пятницу утром папе стало еще хуже – ему давали почти максимальные дозы лекарств, но это не помогало. Лечащий врач (Александр Гурщенков) сказал, что из таких ситуаций практически никто не выбирается и скорее всего будет летальный исход в течение одного-двух дней. Я позвонил маме и тете Лене, и они пришли к папе в пятницу, чтобы фактически попрощаться. Мама была утром, а тетя Лена – вечером. Тетя Катя не пришла, т.к. мне кажется, у нее были тяжелые воспоминания про бабушку и она немного боялась идти в реанимацию. Меня пускали к папе почти весь день, а под вечер даже разрешили остаться у его постели в реанимации. Мне было тяжело, но хотя бы я смог провести с ним несколько часов. Я жалею, что не остался с ним всю ночь, до самого конца, а ушел где-то в 8.30 вечера. Приехал в Левашово где-то в 9.30, а в 11 позвонил врач и сказал, что папа только что умер. Тетя Лена и Катя были дома, так что я сразу сказал им, а потом позвонил маме. Всем было тяжело…

Нужно было организовать похороны – в России все начинается со справки о смерти из больницы, а т.к. на выходных тот отдел больницы не работал, то самое раннее, когда мы могли бы ее получить, был понедельник. В итоге мы стали планировать похороны на вторник, надеясь, что за один день успеем оформить все документы и сделать необходимые приготовления. В субботу утром я предварительно поговорил с “бригадиром” на кладбище и он сказал связаться с ним, когда получим медицинскую справку о смерти (в понедельник утром). После этого я поехал к маме на Ладожскую – ей было тяжело и она почти все время плакала, но потом немного успокоилась. Вечером я поехал назад в Левашово, и по дороге мне еще нужно было купить одежду для папы. Это было 1 апреля, и в магазинах были всякие клоуны и распродажи по случаю “дня смеха”. Мне было не до смеха, но хотя бы папа умер не в день дурака… Я купил рубашку, ботинки и нижнее белье, а костюм у папы уже был в Левашово – светло-серый костюм, который он ни разу не надевал. Вечером я приехал в Левашово – мы посидели с тетками, они немного поплакали и мы помянули папу. Им, конечно, было очень тяжело. Я думал, как они теперь будут обходиться без папы – они на него, конечно, иногда жаловались, но все-таки ценили его помощь, т.к. он все делал своими руками и во многом им помогал.

В воскресенье мы поехали за продуктами для поминок – купили все, что хотели, в Ленте на Выборгском шоссе. Это заняло несколько часов, так что больше ничего в тот день мы не делали. Я еще раз созвонился с врачом, чтобы подтвердить, что мы сможем получить медицинскую справку о смерти в понедельник утром.

Понедельник был очень занятой. С утра мы с тетей Леной и Катей поехали в Алмазова за справкой о смерти. Мы хотели отказаться от вскрытия и для этого нужно было написать отдельное заявление и подписать у главного врача больницы. Это заняло где-то час и примерно в 9.30 мы пошли в морг, где оформили медицинскую справку о смерти. С этой справкой мы сразу поехали на кладбище в Песочное, чтобы договориться о похоронах и месте на кладбище. Общались с бригадиром Николаем – он нам сначала популярно объяснил, что нужно будет ломать памятник бабки и деда, ломать ограду и срубить дерево, которое растет рядом с оградой. Займет все это где-то пару недель и будет стоить тысяч 200. Когда у меня открылся рот, Николай продолжил “Но! Можем договориться…”. В итоге он попросил 40 тысяч ему и мы ничего не ломаем и не рубим, а спокойно хороним папу в той же ограде. С одной стороны, конечно, Николая понять можно, и он пошел нам навстречу, но небольшой осадок остался… С кладбища в Песочном мы поехали в Сестрорецк, где нужно было платить за место на кладбище (в Песочном они деньги не принимают). Гроб, транспорт, венки и проч. мы тоже заказали в Сестрорецке. В принципе, все было очень оперативно – гроб доставили в больницу уже через пару часов в понедельник.

Из Сестрорецка тети довезли меня до метро, чтобы я поехал в ЗАГС на Достоевского и получил гербовое свидетельство о смерти. Они поехали в Левашово, чтобы уже готовить поминки. Я приехал в ЗАГС где-то в 2 часа дня и довольно быстро получил свидетельство. Ко всему, в этот день в Питере еще случился теракт в метро – взорвали вагон между Техноложкой и Сенной Площадью. Я был на Сенной за час до этого, по дороге в ЗАГС. Повезло, что смог уехать из центра до взрыва, а то потом метро было закрыто, а таксисты взвинтили цены. Заехав за траурной лентой на Металлистов (родственники из Москвы попросили отдельный венок от них, и нужно было специальную ленту делать), я на такси поехал на Удельную, а оттуда на электричке в Левашово. Приехал в Левашово где-то в 5 вечера. День был занятой, но зато вроде бы все было готово для похорон во вторник. Мы обзвонили всех родных и близких и стали готовить поминки.

Во вторник утром мы с тетей Леной и Леной из Москвы поехали в морг больницы. Папу уже подготовили и нужно было его забрать и ехать на кладбище. Мы были там в 10 утра, а где-то в 10.30 уже поехали на отпевание в церковь. Я поехал в автобусе с папой, а тетя Лена и Лена поехали на машине отдельно. Папа выглядел совсем как живой… Отпевали в Шуваловской церкви, там же, где отпевали бабушку 4 года назад (только бабушку отпевали в маленьком храме, а папу – в главной, большой церкви). Церковь была красивая, пришло много родных, друзей и близких. Батюшка был немного странный, но говорил хорошие слова, а певчие пели очень красиво. Из церкви поехали на кладбище в Песочном. Многие поехали на автобусе, но было еще и несколько машин. На кладбище сказали несколько последних слов на прощание и закрыли папин гроб крышкой. Было пасмурно, но как только папину могилу закрыли землей, облака рассеялись и выглянуло солнце. Вся могила была усыпана цветами и венками…

Из Песочного поехали на поминки в Левашово – было много гостей, но как-то все разместились в большой комнате. Все говорили очень хорошие слова, мой брат Саша держался, но очень сильно переживал и почти плакал. Из Пскова приехала моя теща Лидия Григорьевна, и ленин брат Сергей тоже приехал из Москвы. Дядя Дима Ивочкин и его жена тетя Лена приехали из Москвы. Были родственники из Песочного, соседи из Левашово, папин лучший друг Виктор Басько со всей семьей (женой и двумя дочками). Хороший сосед по Левашово дядя Витя (по прозвищу “Длинный”) не смог прийти, т.к. сам болеет, но и он позвонил и сказал теплые слова (он был очень расстроен, что не смог сам прийти). Закончили довольно рано, т.к. москвичам и другим гостям надо было уезжать.

Тяжело сознавать, что я по большому счету папе ничем не помогал – все время предлагал, но не настаивал, когда он отказывался. Можно было купить ему какой-нибудь домик под Питером, чтобы он не мотался на свою дачу по два часа в один конец. Можно было ему купить еще что-нибудь, да и просто больше помогать с деньгами. Все думалось, что еще успеется и времени много. Хорошо, что он хотя бы приехал к нам в Тампу в прошлом году и повидал Максима и девочек. А то у нас и фоток его с детьми всего пара штук, да и нормально серьезно говорили мы с ним всего несколько раз в жизни… Если бы мы приехали на новый год и увидели его состояние, то может быть всего этого можно было бы избежать. Но уже ничего не поделаешь. Он был очень добрый человек, никогда никому не отказывал и ничего не просил за себя. Он на моей памяти никого никогда не обидел, и еще он очень любил жизнь. Для меня он останется веселым жизнерадостным человеком, и я больше всего буду вспоминать, как мы сидели за одним столом в Левашово, слушая и рассказывая разные истории. Пусть земля ему будет пухом…